© Центр по изучению проблем разоружения,
энергетики и экологии при МФТИ, 1995-1998 гг.
© Е.В.
Мясников, 1995-1998 гг.
Прошло более двух лет после публикации работы "Будущее стратегических ядерных сил России: дискуссия и аргументы". Она вызвала живой интерес широкого круга специалистов как в нашей стране, так и за рубежом. Работа остается актуальной и поныне, о чем свидетельствуют отклики читателей. Для этого существуют и объективные обстоятельства. В России все еще не ратифицирован Договор СНВ-2 и, по-видимому, в начале 1998 г. по этому вопросу предстоят дебаты в парламенте. Российское правительство все еще не представило перспективной программы развития стратегических ядерных сил (СЯС). И, как считают эксперты, ситуация в СЯС стала еще тяжелее, чем это было два года назад.
Мы надеемся, что публикация данной работы в компьютерной сети позволит значительно расширить круг читателей. Электронная версия работы представляется без каких-либо существенных изменений в сокращенном варианте. Приложения, которые в большей степени адресованы специалистам, не вошли в предлагаемое издание.
Автор с благодарностью примет Ваши предложения, пожелания, отзывы и замечания.
Е. Мясников
28 ноября 1997 г.
1. Способность России поддерживать в соответствии с Договором СНВ-2 уровень в 3000-3500 единиц вызывает сомнения по экономическим соображениям. Тем не менее, ратификация этого соглашения отвечает интересам России, и последствия такого шага не ослабляют ее национальной безопасности.
2. Оптимальная стратегия дальнейшего развития российских стратегических ядерных сил должна быть направлена на обеспечение ее неуязвимости, сохранение ключевых элементов ядерной триады, а также сопутствующей научной и производственной инфраструктуры.
3. Широко распространенное мнение об уязвимости российских морских стратегичесих сил не соответствует действительному положению дел. Более того, преимущественное развертывание стратегического оружия в море не только в наибольшей степени отвечало бы критерию неуязвимости, но было бы выгодным и по экономическим соображениям.
Этими соображениями и определяется признаваемая практически всеми участниками дискуссии роль СЯС-стратегическое сдерживание. Однако, такая краткая формулировка допускает самые различные толкования, что является одной из причин существующих споров и неоднозначных ответов на следующие вопросы. Каким требованиям должны отвечать СЯС России? Какие конкретные задачи должны они решать? Какими должны быть их структура и количественный состав?
В настоящей работе делается попытка систематизировать проблемы, возникающие в ходе этой дискуссии. Мы попытаемся показать, что ряд аргументов, выдвигаемых сторонниками приоритетного развития ракет наземного базирования, по меньшей мере, не имеет под собой достаточно веских оснований.
К моменту, когда настоящая работа была закончена, Государственная Дума Российской Федерации еще не ратифицировала Договор СНВ-2. Более того, на наш взгляд, политическое руководство страны еще не окончательно определило будущее стратегических ядерных сил. Дискуссия, о том какие СЯС нужны России, продолжается. По этой причине, мы надеемся, что предлагаемая тема заинтересует читателя, и, возможно, данная работа внесет свою лепту в ход предстоящих дебатов.
Автор хотел бы поблагодарить фонд В. Алтон Джонс за финансовую поддержку исследований в течение всей работы над данной темой. Автор глубоко благодарен за ценные замечания и критику А.С. Дьякову, В.К. Коробову, Н.П. Маркову, А.М. Овчаренко и П.Л. Подвигу, внимательно прочитавшим рукопись. Хотелось бы также выразить признательность В.С. Белоусу, В.В. Бородину, В.Е. Ярыничу и Дж. Хэндлеру за плодотворные обсуждения отдельных аспектов, освещаемых в работе.
Договор СНВ-2, подписанный в январе 1994 г, предусматривает еще более глубокие сокращения СЯС России и США до уровней 3000-3500 боезарядов к 2003 г. Одним из основных положений договора СНВ-2, вызвавшим наибольшую критику его противников в России, является запрещение развертывания наземных ракет с разделяющимися головными частями (РГЧ). К концу 1991 г наземные ракеты с РГЧ несли 54% всего ядерного арсенала СССР. С другой стороны, разрушение производственной кооперации в связи с распадом СССР, истекающий срок службы ракет с РГЧ неизбежно приведут к необходимости снятия их с боевого дежурства, вне зависимости от того будет ратифицирован договор СНВ-2 или нет.
Согласно официальным заявлениям представителей Министерства обороны (МО) и Генерального Штаба (ГШ) Вооруженных Сил (ВС) Российской Федерации, в случае ратификации договора СНВ-2, планируется создать к 2003 г группировку РВСН в составе 800-900 моноблочных ракет, а стратегические силы морского базирования поддерживать на уровне 1700-1750 боезарядов. Однако, анализ положения дел в СЯС России показывает, что даже поддержание уровня в 3000 боезарядов при существующих реалиях экономики России и сложившейся практики бюджетного финансирования вряд ли осуществимо.
Согласно договору СНВ-2, из имеющихся в составе РВСН носителей могут остаться не более 105 ракет УР-100 Н с моноблоками и около 300 мобильных ракет РТ-2ПМ "Тополь" (см. Таблицу 1). К 2003 г более половины этих ракет исчерпает 10-15 летний гарантийный ресурс эксплуатации. Темпы производства моноблочных ракет "Тополь" к 1995 г составляли менее 20 единиц в год.1 Легко подсчитать, что при сохранении этой тенденции, количество развернутых ракет наземного базирования не превысит к 2003 г 350-400 единиц. Несложно также оценить, что для развертывания запланированных 800-900 ракет [Волков, 1995] потребуется к концу этого века довести темпы их производства до 100 единиц в год.
Таблица 1. Состав стратегических ядерных сил России по официальным данным (приведено количество развернутых боеголовок).
| тип ракет | классиф. НАТО | середина 1991 | декабрь 19942 | к 2003 г |
| наземные БР | ||||
| УР-100К | SS-11 | 326 | 10 | 0 |
| РТ-2П | SS-13 | 40 | 0 | 0 |
| МР-УР100 | SS-17 | 47 х 4 | 10 х 4 | 0 |
| Р-36М УТТХ, М2 | SS-18 | 308 х 10 | 186 x 10 | 0 |
| УР-100 Н | SS-19 | 300 х 6 | 170 х 6 | 105 х 1 |
| РТ-23 УТТХ | SS-24 | 89 х 10 | 46 x 10 | 0 |
| РТ-2ПМ | SS-25 | 288 | 318 | 700-800 |
| Всего | 6612 | 3708 | 800-900 | |
| БР на подводных лодках | ||||
| Р-27 | SS-N-6 | 192 | 32 | 0 |
| Р-29 | SS-N-8 | 280 | 256 | 0 |
| 3М-17 | SS-N-17 | 12 | 0 | 0 |
| Р-29Р, Р-29РК | SS-N-18 | 224 х 3 | 208 x 3 | НИ3 |
| Р-39, Р-39УТТХ | SS-N-20 | 120 х 10 | 120 x 10 | 120 х 8 |
| Р-29РМ | SS-N-23 | 112 х 4 | 112 x 4 | 112 х 4 |
| Всего | 2804 | 2560 | 1700-1750 | |
| носители КР воздушного базирования | ||||
| Ту-95МС6 | Bear H6 | 27 х 6 | 28 х 6 | НИ |
| Ту-95МС16 | Bear H16 | 57 х 16 | 37 х 16 | НИ |
| Ту-160 | Blackjack | 16 х 12 | 6 х 12 | НИ |
| Всего | 1266 | 832 | НИ | |
В результате распада СССР, наиболее современная часть стратегической авиации оказалась за пределами России. На долю стратегических крылатых ракет воздушного базирования, размещенных на территории России, в настоящее время приходится около 800 боезарядов. Даже если Украина на тех или иных условиях вернет России самолеты дальней авиации,4 как это сделал Казахстан, вряд ли эта техника окажется боеспособной. К тому же, дальнейшее производство стратегических самолетов в России прекращено [Norris and Arkin, 1995]. Таким образом, в лучшем случае количество ядерных боезарядов авиационного базирования к 2003 г останется на прежнем уровне.
Тяжелое экономическое положение в государстве привело к значительному сокращению финансирования стратегических ядерных сил. В условиях нехватки средств на оборону, хронической задержки платежей и инфляции, стало крайне сложным не только перспективное развитие, но даже поддержание боеготовности СЯС. В частности, уровень финансирования РВСН в 1994 был менее 50% от потребного [Долинин, 1994б]. Финансирование флота, четверть которого расходуется на содержание морских СЯС [Овчаренко, 1994], к началу июля 1994 г составляло 22-25% от потребности [Марюха, 1994]. Ситуация, вероятно, еще более ухудшится в 1995 г, так как принятый оборонный бюджет на этот год еще до скачка инфляции в России в конце 1994 г оказался менее половины от запрошенного Министерством обороны России.
В создавшейся ситуации у России может существовать три альтернативы для развития своих стратегических сил, превратившихся де-факто из триады в диаду.
Первая альтернатива-поддержание количественных уровней боезарядов в соответствии с договором СНВ-2-возможна только, если будет законодательно закреплено приоритетное финансирование стратегических ядерных сил, и оно будет выполняться на практике.5
Вторая-попытаться увеличить сроки эксплуатации и эффективность существующих стратегических ракетоносцев за счет проведения своевременного их ремонта и модернизации, а также совершенствования инфраструктуры стратегического флота. При этом с целью сохранения научного и производственного потенциала можно было бы продолжать строительство моноблочных ракет наземного базирования на уровне 10-15 единиц в год и постепенно начать строительство новой небольшой серии стратегических подводных лодок. При таком варианте центр тяжести СЯС России неизбежно сместился бы на морскую составляющую, но удалось бы поддерживать уровень МСЯС в 1700-1750 боеголовок, группировку РВСН в 200-300 моноблочных ракет, а также то, что удастся сохранить из стратегической авиации.
Третья альтернатива-сделать основной упор на массированное производство и развертывание моноблочных ракет наземного базирования. К этому призывают как официальные заявления представителей Министерства обороны и Генерального штаба ВС РФ, так и выступления ряда экспертов в прессе. Принятие такого решения, вероятно, приведет к тому, что СЯС России будут представлены фактически только одним видом-РВСН, а стратегические подводные лодки и самолеты, также как соответствующую научную и производственную инфраструктуру сохранить не удастся.
Так как возможности финансирования весьма ограничены, а кардинальных изменений в планировании бюджета Министерства обороны РФ не предвидится, по-видимому, в ближайшие год-два политическое руководство России будет вынуждено решить на что делать ставку: на развитие ракет наземного или морского базирования. В настоящее время оно на словах поддерживает взаимоисключающие альтернативы. На деле-решения по распределению средств на нужды СЯС, которые принимаются аппаратом Министерства обороны РФ и Генерального штаба ВС РФ, обеспечивают большее благоприятствование развитию РВСН.
В средствах массовой информации развернута широкая кампания в поддержку решений по ускоренному развертыванию моноблочных ракет "Тополь". При этом выдвигается ряд аргументов против МСЯС, которые, на наш взгляд, не соответствуют действительному положению дел.
Остановимся подробнее на последней части этого утверждения. Она является наиболее типичным выводом той "философии" применения ядерного оружия, которая существовала в годы "холодной войны".
В течение длительного периода времени ядерное оружие рассматривалось как одно из средств ведения боевых действий. Именно такое представление о ядерном оружии породило гонку вооружений. Все ядерные державы увеличивали количество, мощность боеголовок и улучшали точность поражения целей. Создавались различные виды ядерных вооружений, известных как "оперативное", "тактическое" и "стратегическое" ядерное оружие. В штабах разрабатывались планы ведения ядерных войн, осуществления первого, второго и даже третьего ядерных ударов. Так продолжалось до тех пор, пока ядерного оружия в мире не стало в десятки раз больше чем достаточно для уничтожения всей планеты.
Появились и новые концепции применения ядерного оружия. Еще в начале 60-ых годов крупный американский политический деятель Роберт Макнамара ввел понятие "гарантированного" уничтожения противника. Гарантированное уничтожение, согласно критерию Макнамары, означало нанесение ядерного удара, при котором погибает от четверти до трети населения и разрушается две трети промышленного потенциала страны [Ball, 1983]. По мнению американских аналитиков, для этого было достаточно 400 боеголовок мощностью по одной мегатонне.
Немногим позже родилась более "мягкая" концепция обеспечения так называемого "невосполнимого" ущерба противнику. Она основывалась на моделях развития экономической и социальной обстановки в государстве противника после нанесения по нему ядерного удара. "Невосполнимый" ущерб определялся как уничтожение определенной доли населения и экономически важных объектов, которое приведет к тому, что государство противника перестанет существовать как таковое. Однако, уровень наносимого ущерба был существенно ниже чем для "гарантированного" уничтожения. В частности, одно из таких определений "невосполнимого" ущерба, разработанных в ГШ ВС СССР в конце 70-ых, предполагало уничтожение с помощью ядерного оружия 5% населения и 15% промышленного потенциала противника.
Наконец, появилась концепция "неприемлемого" ущерба, которая относится больше к психологической реакции противника на угрозу ядерного удара. "Неприемлемым" считается ущерб, угроза нанесения которого может остановить противника от каких-либо враждебных действий.6 Именно эта концепция является сейчас основой стратегии ядерного сдерживания, которую на словах провозглашают все ядерные державы.
Однако, у концепции "неприемлемого" ущерба есть большой недостаток-его количественная неопределенность. Для того, чтобы сделать следующий шаг-определить какие конкретные задачи должны решать стратегические ядерные силы-необходимо четко обозначить, что считать "неприемлемым" ущербом.7
Диапазон, в котором оценивается "неприемлемый" ущерб, весьма широк. Даже если взять в качестве "неприемлемого" ущерба критерий Макнамары, то 400 ядерных боеголовок-это существенно меньше, чем общее количество ядерных боезарядов, которое будет находится в арсеналах и США, и России в результате сокращений по договору СНВ-2. Назовем эту точку зрения "консервативной". Другая крайняя оценка величины "неприемлемого" ущерба-один ядерный взрыв на территории противника. Эту точку зрения назовем "пацифистской".
Возникает естественный вопрос: приемлемо ли совершающей "акт ядерного возмездия" стороне нанести "неприемлемый" для противника ущерб? Иными словами, каковы экологические, социальные, политические и экономические последствия такого шага в глобальном масштабе? Если встать на "консервативную" точку зрения, то принятие такого решения равносильно концу света. Не только государство противника, но и весь мир будет неизбежно обречен на вымирание, независимо от того сможет противник ответить ядерным ударом на атаку его территории 400 ядерными боезарядами или нет. Если же встать на альтернативную, "пацифистскую", позицию, то во всяком случае по потерям, которые понесет противник, итог будет существенно масштабнее Хиросимы и тем более Чернобыльской аварии. Кстати, катастрофу масштаба Чернобыльской можно вызвать даже в результате атаки "обычным" оружием какой-либо действующей атомной электростанции противника, как справедливо отмечают многие сторонники ядерного разоружения.
Очевидно одно-после сокращений по договору СНВ-2 количество стратегического оружия в арсенале России (впрочем, также как в арсенале США), по-прежнему, будет существенно больше, чем требуется для выполнения задачи стратегического сдерживания, даже если учитывать только боезаряды РВСН. Отметим, что к необходимости количественных сокращений стратегического оружия до уровней ниже определяемых договором СНВ-2 призывают и профессиональные военные.8
Напрашивается естественный вывод - количественный критерий не так уж и важен с точки зрения концепции ядерного сдерживания. Можно согласиться с тем, что поддержание определенного количественного уровня необходимо в политических целях для достижения паритета с США.9 В конце концов, можно оправдать дальнейшее производство стратегического оружия стремлением сохранить научную и производственную инфраструктуру. Однако, эти доводы имеют мало общего с аргументом об угрозе национальной безопасности России.
Еще один интересный вывод, который можно сделать в результате этой длинной цепочки рассуждений-для дальнейшего сокращения стратегических арсеналов есть еще огромный потенциал. По-видимому, всеобщий безъядерный мир пока недостижим в рамках существующих мировых отношений. Тем не менее, укрепление понимания новой роли ядерного оружия-как оружия стратегического сдерживания-неизбежно должно привести и к пониманию бессмысленности содержания существующего его количества.
Следует отметить, что и в России в последние годы стали меняться привычные стереотипы по отношению к требованиям, которым должны удовлетворять СЯС. Значительно больший вес приобрели такие критерии как безопасность обслуживания ядерного оружия, сохранность окружающей среды, и конечно, стоимость поддержания ядерного щита.
Тем не менее, в концепции сдерживания самым главным критерием оценки СЯС является их неуязвимость, т.е. надежная защищенность от возможного упреждающего воздействия потенциального противника и способность в любой мыслимой ситуации нанести ответный ядерный удар по его территории. И чем глубже будет идти в мире процесс сокращения ядерных вооружений, тем острее будет стоять этот вопрос.
Вопросы выживаемости СЯС в условиях конфликта достаточно активно обсуждаются в средствах массовой информации. Общепринято считать, что наиболее уязвимый компонент СЯС-ракеты шахтного базирования. Положение шахт может быть определено с помощью спутниковых систем наблюдения, поэтому они могут быть с большой вероятностью уничтожены противником на ранней стадии конфликта.11 Считается также, что менее уязвимы мобильные ракеты наземного базирования. Тем не менее, ряд заслуживающих внимания аргументов против такой точки зрения приводят В.С. Белоус [Белоус, 1994] и П.Г. Белов [Белов, 1995].
Однако, самый большой спор разгорелся вокруг вопроса об уязвимости стратегических подводных лодок. Подавляющее большинство мнений сходится на том, что российские ракетоносцы легко обнаружимы для противника, за ними ведется постоянное слежение силами противолодочной войны США, и в критических обстоятельствах они все могут быть сравнительно легко уничтожены неядерными средствами до того как успеют выполнить свои боевые задачи [Степанов, 1994; Соколов, Старцев, 1994; Воронин и др., 1995]. Часть оппонентов МСЯС, хотя и допускает возможность участия российских стратегических подводных лодок в ответном ударе, тем не менее считает, что эффективность их будет существенно ниже чем у ракет наземного базирования [Белоус, 1994; Волков, 1994; Прокудин, 1994; Арбатов, 1994].
Подобные представления сложились даже в среде научных работников центральных институтов Министерства обороны России и у руководства МО РФ. Эту точку зрения разделяют также и многие работники правительственных организаций.12
Интересно отметить, что такая точка зрения получила распространение только в России, в отличие от других "ядерных" держав. В США, Велико-британии и Франции стратегические подводные лодки, на которых развернуто от 37 до 100% соответствующих ядерных арсеналов, считаются основой СЯС, силой, способной нанести удар возмездия. Эти страны предпочитают размещать стратегическое оружие вдали от своих национальных территорий, подвергая их меньшему риску. Об этом свидетельствует и процессы обновления МСЯС и в США, и в Великобритании, и во Франции. По сообщениям прессы, планы создания стратегических подводных лодок следующего поколения разрабатываются и в КНР [Navy News, 1995].
В следующих трех параграфах мы попытаемся показать, что опасения оппонентов МСЯС в уязвимости российских стратегических подводных лодок явно преувеличены.13
Ситуация изменилась к концу 1970-ых, когда ракеты морского базирования стали обладать межконтинентальной дальностью (см. Табл. 2). Подводные лодки получили возможность атаковать цели практически на всей территории США, находясь на патрулировании в акваториях Баренцева, Карского, Охотского морей или Арктики. В этих районах противник потерял возможность достижения господства на море и в воздухе. Потеряли стратегическое значение системы СОСУС, развернутые на рубежах мыс Нордкап-о. Медвежий, Гренландия-Исландия-Фарерские о-ва-Великобритания и в Тихом океане, так как советским РПКСН не нужно было больше проходить эти рубежи.14
Таблица 2. Вооружение советских/российских стратегических подводных лодок
| тип ПЛ | тип ракеты | дальность (км) | принята на вооружение |
| пр.611 АВ (Zulu V) | Р-11ФМ | 150 | 1956 |
| пр. 629 (Golf I) | Р-13 | 650 | 1960 |
| пр. 658 (Hotel I) | Р-13 | 650 | 1960 |
| пр. 629 А (Golf II) | Р-21 | 1400 | 1963 |
| пр. 658 М (Hotel II) | Р-21 | 1400 | 1963 |
| пр. 667 А (Yankee I) | Р-27 | 2400 (3000)15 | 1968 |
| пр. 667 Б (Delta I) | Р-29 | 7800 (9100) | 1973 |
| пр. 667 БД (Delta II) | Р-29 | 7800 (9100) | 1973 |
| пр. 667 АМ (Yankee II) | 3М-17 | 3900 | 1980 |
| пр. 667 БДР (Delta III) | Р-29Р | 6500 (9100) | 1983 |
| пр. 941 (Typhoon) | Р-39 | 8300 | 1983 |
| пр. 667 БДРМ (Delta IV) | Р-29РМ | 8300 | 1986 |
Подводную лодку не просто уничтожить, поскольку ее положение постоянно меняется. Практически невозможно использовать оружие ближнего радиуса действия на надводных судах или авиации для нанесения скрытного превентивного удара по российским ракетным подводным крейсерам стратегического назначения (РПКСН), если они находятся на боевом патрулированнии в окраинном или прилегающем к территории России море. То же самое справедливо для оружия дальнего радиуса действия, причем при применении последнего возникнет проблема обеспечения необходимой точности поражения. Поэтому единственный способ превентивно уничтожить стратегические подводные лодки России в кризисной ситуации-это организовать за ними длительное непрерывное слежение многоцелевыми атомными подводными лодками (ПЛА), которое к тому же должно быть еще и скрытным.16 Для того, чтобы исключить возможность применения стратегического оружия российскими РПКСН, ПЛА противника должны быть также способными гарантированно уничтожить все их без исключения в очень короткий промежуток времени после получения соответствующего приказа.
Насколько такая угроза реальна? Позволяют ли технические средства американских ПЛА осуществлять непрерывное слежение за нашими ракетоносцами в районах их боевого патрулирования?
Мы попытались ответить на этот вопрос, предположив идеальную ситуацию для потенциального противника, а именно, когда российская подводная лодка не принимает никаких контрмер, противнику не угрожают средства противолодочной обороны (ПЛО) России, он в полной мере может использовать свою пассивную акустическую аппаратуру и обладает исчерпывающей информацией о гидрологии района боевых действий (см. Приложение 2).
Отметим, что сделанные в Приложении 2 оценки максимальной дальности обнаружения носят завышенный характер. Тем не менее, даже такие оценки позволяют делать выводы, которые могли бы иметь важное значение при планировании будущего состава стратегических ядерных сил России
В таблице 3 приведены величины вероятности погодных условий, при которых наиболее современная в мире ПЛА типа "Los Angeles" в принципе способна обнаруживать российский ракетоносец на заданном расстоянии (см. также рисунки П2.4 а)-б) в Приложении 2). Данные в таблице соответствуют двум экстремальным ситуациям-благоприятным и плохим условиям распространения звука. Рассмотрим вначале благоприятную для противника ситуацию (модель А).
Таблица 3. Вероятность благоприятных погодных условий для обнаружения на заданном расстоянии в Баренцевом море в зимний период (модели А и Б-минимальные и максимальные потери при распространении звука соответственно).
| модель А | |||
| расстояние (км) | 50 | 30 | 10 |
| пр. 667 А (Yankee) | 0,12 | 0,95 | 1 |
| пр. 667 Б (Delta I) | 0,05 | 0,54 | 1 |
| пр. 667 БДР (Delta III) | 0 | 0,15 | 0,95 |
| пр. 667 БДРМ (Delta IV) | 0 | 0,08 | 0,45 |
| пр. 971 (Akula) | 0 | 0 | 0,03 |
| модель Б | |||
| расстояние (км) | 15 | 10 | 5 |
| пр. 667 А (Yankee) | 0,03 | 0,15 | 1 |
| пр. 667 Б (Delta I) | 0 | 0,05 | 0,93 |
| пр. 667 БДР (Delta III) | 0 | 0 | 0,55 |
| пр. 667 БДРМ (Delta IV) | 0 | 0 | 0,08 |
| пр. 971 (Akula) | 0 | 0 | 0 |
Согласно нашим оценкам, ПЛА типа "Los Angeles" может обнаружить РПКСН проекта 667 БДРМ (Delta IV), находящийся на расстоянии 30 км, только в штиль, который наблюдается зимой в Баренцевом море не более чем в 8% случаев. На таком же расстоянии ракетоносцы проекта 667 БДР (Delta III) регистрируются менее чем в 15% природных ситуаций, а выведенные из боевого состава стратегические подводные лодки проекта 667 А (Yankee) технически можно было обнаружить практически при любой погоде. На более коротком расстоянии 10 км вероятность зарегистрировать РПКСН проекта 667 БДРМ (Delta IV) составляет менее 45%, а 667 БДР (Delta III)-менее 95%. Если же учесть то, что в реальной ситуации уровень внешнего шума при скорости ветра более 10-15 м/с существенно выше, как отмечается в Приложении 2, то повторяемость благоприятных условий для обнаружения РПКСН третьего поколения на расстоянии 10 км значительно меньше. Отметим, что расстояние 10 км, по-видимому, является неким порогом, на котором еще возможно следить за подводной лодкой без большого риска столкновения с ней (более подробно этот вопрос обсуждается в Приложении 2).
Оценки для модели Б наглядно иллюстрируют, что в мелководье существуют районы, в которых даже в условиях штиля максимальная дальность обнаружения РПКСН третьего поколения существенно меньше 10 км. В 50% природных ситуаций дальность обнаружения современных стратегических РПКСН типа 667 БДРМ и 667 БДР составляет не более 4-5 км. На таком удалении при попытке длительного слежения столкновение подводных лодок практически становится неизбежным, а надежных технических средств предотвратить его не существует, если обе подводные лодки стараются действовать скрытно.
Таким образом, согласно нашим оценкам, современный технический уровень не позволяет потенциальному противнику осуществлять непрерывное длительное слежение за российскими ракетоносцами даже если предположить идеальную для него ситуацию.
Добавим также, что на практике ему придется столкнуться с рядом факторов, которые еще более усложнят задачу превентивного уничтожения ракетоносцев. Российская стратегическая подводная лодка будет применять меры противодействия такие как уклонение от преследования, отрыв, постановку ложных целей, и другие тактические приемы, при которых излучаемый ею шум будет меньше, чем указано в Таблице П2 (см. Приложение 1). Российские РПКСН могут также защищаться активно, используя свое противолодочное оружие. Нельзя также игнорировать и тот факт, что ПЛА противника будет находиться во "враждебной" среде-против него будут действовать превосходящие силы ПЛО.
Таблица 3 наглядно иллюстрируют важность постоянного контроля шумности. Подчеркнем также необходимость поддержания шумности подводных лодок на заданном уровне по мере их "старения" и износа механизмов. Так, если предположить, что уровень шумности РПКСН проекта 667 БДР (Delta III), строительство которых осуществлялось с 1976 г, увеличился на 5 дБ, то дальность их обнаружения в мелководье стала такой же, как и стратегических лодок проекта 667 Б (Delta I), т.е. возросла почти в 1.5-2 раза (см. Приложение 1).
Следующее поколение РПКСН, обещает быть еще более скрытным, чем современное.17 В таблице 3 приводятся оценки дальности обнаружения многоцелевой ПЛА проекта 971 (Akula), уровень шумности которой по оценкам специалистов на 10 дБ ниже, чем у РПКСН проекта 667 БДРМ. На расстоянии 10 км в мелком море такую ПЛ можно обнаружить не более, чем в 5% природных ситуаций, а если скорость ветра превышает 12 м/с-она становится "невидимой" для противника.
Ряд авторов строит свои утверждения об уязвимости российских ракетоносцев на том лишь факте, что наши лодки шумнее американских. С последним аргументом сложно спорить, тем более что об этом говорят специалисты, сами служившие на стратегических подводных лодках.18
Однако, как следует из полученных нами результатов, вопрос чьи лодки более заметны не так уж важен, если шумность стратегических подводных лодок меньше некоторой определенной величины. Максимальная дальность действия гидроакустических комплексов подводных лодок в этом случае ограничивается уже не технологией их изготовления, как было раньше, а естественными шумами океана, от которых нельзя избавиться в принципе.
Поскольку дальность обнаружения не превышает нескольких десятков километров даже в идеальных погодных условиях, на каждый российский ракетоносец должна приходиться по меньшей мере одна многоцелевая ПЛА противника. К концу 1994 г на вооружении ВМФ России было 48 РПКСН. Если удастся продлить средний срок их службы до 25 лет, к 2003 г в боевом составе останется 17 ракетоносцев. Очевидно, поставив себе цель превентивного уничтожения МСЯС, противник будет руководствоваться худшим для себя сценарием, и попытается подтянуть к российским берегам столько многоцелевых ПЛА, сколько боеспособных РПКСН будет у России. Если предположить, что 20% российских РПКСН будет находиться в ремонте [Пустовит, 1995], для этого потребуется не менее 14 ПЛА.
Отметим, что для того, чтобы осуществлять постоянное слежение, ПЛА противника придется идти следом за российским ракетоносцем, начиная с момента его выхода из базы. Учитывая полученные выше оценки дальности обнаружения, и то что площадь только прибрежных морей составляет десятки миллионов квадратных километров, можно прийти к выводу, что шансы найти российский ракетоносец в открытом море у ПЛА противника будут весьма невелики. Это означает, что все 14 ПЛА потенциального противника должны будут нести патрулирование вблизи российских баз РПКСН в непрерывном режиме в ожидании выхода стратегических ПЛ.
Если проанализировать составы флотов крупнейших государств, можно легко убедиться, что на сегодняшний день и в ближайшее десятилетие такая деятельность по силам только США. К 1 января 1995 г в составе ВМС США было 83 многоцелевых ПЛА [Polmar, 1995], из которых около 3-4 ПЛА несли постоянное боевое патрулирование вблизи российских баз Северного флота и 2-3-Тихоокеанского. Количество "наблюдающих" ПЛА удваивалось, когда российский флот проводил масштабные учения. К 2000 г американский флот планирует сократить свой состав до 45-55 ПЛА. Таким образом, в мирное время количество американских ПЛА передового базирования вряд ли увеличится. Если же наступит период конфронтации между Россией и США, мгновенно перебросить необходимое количество подводных лодок в районы развертывания российских МСЯС будет также невозможно. Для этого понадобится от нескольких дней до двух недель-время, достаточное для того, чтобы можно было вывести большую часть российских ракетоносцев из баз в защищенные боевые районы в море. Но если даже допустить, что за какое-то время перед началом конфликта ВМС США удастся подтянуть к российским базам 14 ПЛА, незаметно это сделать практически не реально.
Тем не менее, оппоненты МСЯС часто выдвигают аргументы, принимая во внимание перечисленные обстоятельства. Попытаемся проследить их логику и оценить весомость возражений оппонентов.
Так, часто утверждается, что противнику не нужно столько следящих лодок, поскольку постоянное боевое патрулирование в море несут лишь 10% от общего состава российских РПКСН, а остальные, находящиеся в базах, могут быть легко уничтожены.
Действительно, стратегия развертывания российских стратегических подводных лодок такова, что в мирное время постоянное боевое патрулирование в море несут лишь несколько ракетоносцев. Кроме этого, в постоянной готовности к выходу в море и пуску баллистических ракет находится вдвое больше подводных лодок в базах. В угрожаемый период МСЯС приводятся в состояние полной боевой готовности, что означает развертывание всех боеспособных РПКСН в море.
Безусловно, противник имеет возможности уничтожить все стратегические подводные лодки, находящиеся в базах, также как и ракеты шахтного базирования, и сделать это достаточно быстро. Возникает естественный вопрос - станет ли он это делать в мирный период? Очевидно, это вопрос из серии, может ли ядерная война разразиться в мирное время. Если ответ оппонентов утвердителен, то вряд ли потенциальный противник ограничится уничтожением подводных лодок в базах. Одновременно он попытается ликвидировать и все другие элементы стратегических ядерных сил России. Очевидно, также, что пойдя на такой шаг, противник будет руководствоваться худшим для себя сценарием и попытается уничтожить ядерный потенциал России в наикратчайшие сроки. В принципе, российские СЯС способны осуществить удар возмездия через 15-20 минут после запуска ракет противником. Сможет ли противник уложиться в такие временные рамки, чтобы полностью обезопасить себя от ответных действий? Не менее простой вопрос-сможет ли он гарантированно ликвидировать СЯС России за 15-20 минут, не применяя ядерного оружия?
Еще один довод оппонентов МСЯС сводится к тому, что для потенциального противника может оказаться достаточным уничтожение части российских РПКСН в ранней стадии конфликта. Тем более, что это возможно сделать, применяя обычное оружие. Согласно А.Г. Арбатову, "одна торпеда с обычным зарядом...(может пустить - Е.М.)... на дно подводную лодку вместе со всеми ее ракетами и 100-200 боеголовками" [Арбатов, 1994]. Следует ли этого опасаться? Пойдет ли противник на подобные ограниченные превентивные меры, уничтожая лишь часть элементов российских СЯС?
В 1980-е годы в США существовало немало сторонников подобной стратегии. Однако, заметим, что превентивное уничтожение части РПКСН рассматривалось лишь как ответная реакция на наступление войск стран Варшавского Договора в Европу [Brooks, 1986]. Это был фактически один из немногих способов неядерного сдерживания обычных сил ОВД в Европе. Вряд ли стратегия превентивного уничтожения части советских РПКСН может оправдываться сейчас, когда угроза с Востока для Европы фактически перестала существовать.
Хотя и существует мнение, что вследствие подобной акции "...ни один разумный человек не отдаст приказ нанести в ответ ядерный удар и поставить страну на грань полного уничтожения..." [Прокудин, 1994], на наш взгляд, более убедителен довод Б.И. Пустовита: "...разумный человек...глубоко задумается в целесообразности приказа о начале войны обычными средствами против государства, обладающего пусть и меньшим, но очень мощным ядерным потенциалом..."[Пустовит, 1995]
Выше мы рассмотрели только часть проблемы слежения за подводными лодками, а именно, возможность их обнаружения. Еще одна фундаментальная проблема, с которой придется столкнуться ПЛА противника-это идентификация РПКСН. В районах патрулирования стратегических подводных лодок будут находиться и российские многоцелевые атомные подводные лодки. Характер шумов, создаваемых ими, мало отличается шумов стратегических подводных лодок. Эта проблема стала более актуальной по мере подавления дискретных компонент в спектрах шумности современных подводных лодок (см. Приложение 1). Различия в шумах, создаваемых стратегическими и нестратегическими ПЛА, становятся все менее заметными. В 1980-е годы сложность идентификации РПКСН стала в США одним их аргументов против стратегии так называемого передового развертывания ВМС [Mearsheimer, 1986; Ball, 1985-86; Posen, 1982]. Согласно этой стратегии, при начале конфликта между США и СССР к районам базирования Северного и Тихоокеанского флотов должны быть направлены многоцелевые ПЛА США. Перед ними ставилась задача "запереть" выходы в открытый океан советским многоцелевым ПЛА и уничтожить большую их часть в окраинных морях СССР.
На сегодняшний день в боевом составе ВМФ России 54 многоцелевых и ракетных ПЛА, построенных после 1978 г. Задача противника сильно усложнится, даже если удастся сохранить хотя бы половину этих лодок боеготовыми к 2003 г. А сколько ПЛА понадобится противнику для организации постоянного слежения за ракетоносцами, если российский флот будет применять звуковые имитаторы, создающие точно такие же шумы, как и РПКСН? Подчеркнем также, что многоцелевым ПЛА противника придется также уметь надежно отличать "свои" лодки от "чужих", не выдавая при этом своего присутствия.
Более того, в период конфликта зоны патрулирования российских РПКСН окажутся далеко не единственным театром военных действий. Если он возникнет, ВМФ России будет предпринимать ряд наступательных мер, направленных на ослабление потенциала противника. В частности, к числу таковых будут относиться создание угрозы его авианосным группировкам, морским и океанским коммуникациям, а также береговым объектам. Центральную роль в решении этих задач будут играть российские многоцелевые ПЛА. Очевидно, значительная часть подводных сил противника будет задействована для борьбы с ними.
Факты неумолимы-даже если предположить что подводные лодки противника способны осуществлять скрытное слежение за российскими РПКСН, он не будет в состоянии обеспечить достаточное для этого их количество.
Возникают закономерные вопросы. Каким образом надежно и не выдавая положение своих многоцелевых ПЛА верховное командование противника сможет узнать о том, что в какой-то конкретный момент все российские стратегические подводные лодки находятся "под прицелом"? Всем следящим лодкам противника в такой ситуации придется непрерывно находиться на связи со своим командным пунктом. Двухсторонний обмен противника информацией в районе патрулирования РПКСН вряд ли может остаться незамеченным со стороны разведки ВМФ России.
Следует также учитывать, что существуют несколько принципиальных особенностей применения противолодочных торпед, способов и средств защиты от них, которые не позволяют довести эффективность стрельбы до 100%. Так, торпеда, выпущенная по российской подводной лодке будет иметь ограниченную скорость, как правило, не превышающую 50-60 узлов (25-30 м/с) [Сурнин и др., 1991]. Если расстояние стрельбы достаточно большое (более 10 км), то торпеда будет идти до цели не менее 5-6 минут, что достаточно для того, чтобы обнаружить и предпринять меры для того, чтобы ее дезориентировать. Можно выпустить прибор гидроакустических помех, который создает шум, идентичный шуму РПКСН. Можно создать облако газовых пузырьков, "ослепляющих" активную систему наведения торпеды. В конце концов, можно сманеврировать или попытаться "убежать" от торпеды. Ресурс торпеды составляет не более 40 км, если ее скорость не превышает 20-25 узлов (10-12.5 м/с). Такую скорость вполне по силам развить и стратегической подводной лодке. На максимальной же своей скорости торпеда не пройдет и 10 км.
На близком от ракетоносца расстоянии (менее 5-10 км), как мы уже отмечали, осуществлять слежение весьма рискованно, в частности, из-за неточности локализации этого ракетоносца. Но допустим на минуту, что противник обладает исчерпывающей информацией о состоянии среды в период конфликта, что позволяет ему с достаточной точностью определять положение цели по данным, регистрируемым гидроакустическим комплексом. Взрыва одной мощной (не обязательно атомной) глубинной бомбы будет вполне достаточно, для того, чтобы нарушить естественную структуру физических характеристик моря в радиусе по меньшей мере нескольких десятков километров, и лишить противника такого важного тактического преимущества, как знание среды. Пройдет по меньшей мере несколько часов, пока физические свойства среды восстановятся. А если "возмутить" море ядерным зарядом небольшой мощности? Последствия будут ощущаться в радиусе нескольких сотен километров от эпицентра взрыва в течение нескольких дней. Кроме того, после взрыва возникнет шумовой фон такой силы, при котором невозможно будет выделить шумы подводных ракетоносцев. Большинство ПЛА противника "потеряет след", и противнику останется надеяться только на удачу вновь обнаружить российские подводные лодки. Остановятся ли перед такой мерой российские вооруженные силы, если возникнет реальная угроза потери МСЯС? Тем более, что ни подводным лодкам и ничьей территории этот взрыв угрожать не будет.
Таким образом, практически нереально обезвредить все без исключения стратегические подводные лодки, даже если они находятся в море и за ними постоянно следят.
На наш взгляд, такая формулировка отражает фактическое положение дел с управляемостью МСЯС лишь поверхностно, и не является весомым аргументом в пользу приоритетного развития ракет наземного базирования, даже если предположить, что в критической ситуации вероятность доведения приказа на запуск до ракет наземного базирования выше, чем до ракет, развернутых в море.
Отметим, что безотносительно от того, как устроена система боевого управления МСЯС или РВСН, абсолютная гарантия доведения приказа на запуск достижима лишь теоретически. Фактическая вероятность доведения такого приказа всегда меньше единицы и будет зависеть от того насколько она сложна, разветвлена и защищена от внешних воздействий, а также от конкретной боевой обстановки. Можно лишь повышать надежность системы боевого управления, создавая резервные системы и используя каналы, работающие на различных физических принципах, что в конечном счете приведет к увеличению финансовых затрат.
Возникает естественный вопрос-до какой степени следует повышать вероятность доведения приказа до носителей стратегического оружия?
Очевидно, чем менее уязвим носитель, тем ниже могут быть и требования к надежности связи с ним. С этой точки зрения, не имеет смысла требовать одинаковой надежности систем связи с наземными шахтными комплексами и подводными лодками. Для обеспечения одинаковой эффективности, требования к управляемости наземных шахтных ракет должны быть, несомненно, выше.
Во вторых, в рамках системного подхода, делать акцент на надежность управления оправдано лишь тогда, когда она является наиболее "узким" местом во всей цепочке, связанной с процессом принятия решения и осуществления ядерного удара. К примеру, если вероятность срабатывания системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН) составляет лишь 0.5, нет большой разницы в том что надежность системы управления наземными ракетами равна 0.9 или 0.999. При любом варианте развития событий, количество ракет, взлетевших в ответно-встречном или в ответном ударе, будет отличаться не более чем на 10% при той или иной надежности системы управления. Логично предположить, что противник будет считать удар возмездия либо неприемлемым в обоих случаях, либо допустимым безотносительно от величины неприемлемого ущерба.
В третьих, как мы уже рассматривали в п. 2, для выполнения задачи сдерживания при существующем количестве развернутого стратегического оружия, вовсе не обязательно достичь абсолютной управляемости СЯС. Даже если в результате применения противником превентивного удара выживет десятая часть стратегического потенциала России, который она планирует иметь к 2003 г, а надежность системы связи составит 0.5, противник рискует получить от 150 до 175 ответных ядерных боеголовок по своей территории.
Возвращаясь к надежности связи с подводными лодками подчеркнем еще одно обстоятельство. В принципе система управления МСЯС может выполнять два класса задач. Это зависит от того какая роль предусматривается в оперативном плане применения стратегических сил для МСЯС [Stefanick, 1987]. Если оперативный план предполагает централизованное управление всеми стратегическими подводными лодками в ходе всего конфликта, которое включает непрерывный обмен информацией с Верховным Главнокомандованием, то система управления должна обеспечивать прохождение больших потоков информации, быть весьма надежной, оперативной и скрытной в течение длительного периода при самых неблагоприятных воздействиях на каналы связи. Если же задача стратегических подводных лодок-просто выжить и быть в постоянной готовности в течение конфликта к нанесению неприемлемого ущерба противнику, то требования к системе управления МСЯС значительно упрощаются.
Так ли необходима для выполнения второй задачи оперативная и надежная двусторонняя связь с РПКСН, как утверждают оппоненты МСЯС? Как известно, стратегической подводной лодке, находящейся на боевом патрулировании даже в мирное время предписано соблюдать режим радиомолчания. Сама выходить на связь она может только в экстремальной ситуации или по приказанию с командного пункта. Таким же образом осуществляется связь не только с российскими подводными лодками, но и с американскими, английскими и французскими ПЛАРБ.
Большой ли это недостаток? Оппонент скажет: "Да, потому, что Верховное Главнокомандование и ГШ ВС России не будут знать о фактической ситуации в МСЯС, поскольку неизвестно в каком состоянии будут находиться подводные лодки". Возникает логичный встречный вопрос-а что, ситуацию сможет контролировать командование потенциального противника? Трудно не согласиться с мнением, что в стратегии сдерживания "...сам факт нахождения подводных ракетоносцев в море, а не высокая или низкая надежность управления ими является решающим..." [Овчаренко, 1994].
Здесь уместно вернуться к предыдущему параграфу, где обсуждалась принципиальная возможность превентивного уничтожения всех российских РПКСН подводными лодками противника в течение 15-20 минут. Очевидно, для выполнения этой задачи потенциальному противнику потребуется именно первый из перечисленных выше типов системы управления. Система управления противолодочными ПЛА противника должна быть принципиально двухсторонней, оперативной, надежной, скрытной и, что самое сложное-все эти качества должны обеспечиваться на всем протяжении конфликта вплоть до осуществления превентивного удара.
Российским стратегическим лодкам для выполнения миссии сдерживания вполне достаточно иметь второй тип системы управления. Будет стоять задача передать приказ на применение оружия хотя бы на один ракетоносец, чтобы нанести неприемлемый для противника ущерб. Существенно мягче при этом будут и временные рамки. Как отмечает В.Н. Поляков: "...Самое главное-для подводных ракетоносцев практически не нужна СПРН. Команду "огонь" на них можно передать не через 10 минут после обнаружения (летящих ракет противника-Е.М.), получив при этом инфаркт, а на следующий день..."[Поляков, 1995].
Отметим также существенную разницу условий, в которых эти системы управления будут функционировать, если действия будут проистекать в окраинных и прилегающих к России морях. Как мы уже отмечали, подводные лодки противника будут действовать вдали от своих баз, во враждебной для них среде при господстве ВМФ России на море и в воздухе. Даже попытка приема информации неминуемо ограничит тактические свойства подводных лодок противника и повысит вероятность оказаться замеченными силами ПЛО ВМФ России, не говоря уже о попытках передачи информации. С другой стороны-риск оказаться обнаруженными будет существенно ниже для российских РПКСН, даже если им придется развертывать антенны над водной поверхностью для приема информации. Подводные лодки противника в погруженном состоянии в этом случае не получат дополнительных преимуществ, а радиолокаторы на кораблях и самолетах противника будут находиться слишком далеко для того, чтобы эффективно обнаруживать антенны российских стратегических подводных лодок.
Один из аргументов оппонентов МСЯС в дискуссии о надежности системы связи с РПКСН выглядит на первый взгляд достаточно убедительно. Как известно, на американских стратегических подводных лодках, в отличие от российских, существует техническая возможность автономного запуска ракет. В экстремальной ситуации, когда на борту лодки имеются убедительные свидетельства того, что все командные пункты, откуда может поступить приказ на применение оружия, уничтожены, пуск стратегических ракет может осуществить экипаж корабля. Нетрудно заметить, что наличие такой возможности, создает также и риск несанкционированного ракетного залпа, который невозможно будет предотвратить (иначе говоря, отсутствует "негативный контроль"). Поэтому факт возможности автономного запуска воспринимается оппонентами МСЯС как свидетельство ненадежности системы управления [Ядерное вооружение..., 1992].
Однако, имеет право на жизнь и другое объяснение, почему на американских лодках существует техническая возможность автономного запуска БРПЛ. На наш взгляд, это результат исторического развития командной системы стратегических сил США, а также следствие более привелегированного статуса военно-морских сил в системе ВС США.
Как известно, когда появились первые подводные лодки, вооруженные ракетами относительно малой дальности с ядерными боеголовками, проблема обеспечения скрытного и надежного управления ими возникла и в США, и в СССР. Единственно возможным решением в тот период в обеих странах стало то, что экипажи подводных лодок получили максимальные полномочия, включая и фактическую возможность автономного запуска ракет. К концу 1970-ых обе страны стали обладать межконтинентальными ракетами морского базирования. Районы патрулирования стратегических подводных лодок приблизились к своим берегам, что существенно упростило проблему обеспечения связи с ними. К тому же и СССР, и США значительно продвинулись в создании принципиально новых оперативных и надежных систем связи с подводными лодками. В частности, появились системы связи на сверхнизких частотах и сверхдлинных волнах, стало возможным передавать информацию через космические спутники-ретрансляторы. Сама система управления Вооруженными Силами СССР всегда тяготела к наиболее жесткой централизации. Поэтому, как только возникли соответствующие технические предпосылки, руководство ВС СССР полностью монополизировало возможность применения стратегического оружия. Запуск БРПЛ стало возможным осуществлять только после получения разблокирующих систему наведения ракет кодов, которые поступают вместе с приказом на запуск ракетного оружия. В ВМС США возможность автономного запуска ракет экипажем ПЛАРБ осталась, хотя этот вопрос и широко дебатировался.
Таким образом, оппонентами МСЯС не приводится каких-либо веских аргументов, подтверждающие ненадежность связи с подводными лодками. Отметим, что вопросы организации системы связи с подводными лодками не нашли практически никакого отражения в отечественной литературе. По этой причине, в Приложении 3 сделана попытка обрисовать ее структуру, элементы и физические принципы работы. Читатель вправе судить сам, насколько связь с подводными лодками надежна и способен ли противник гарантированно ее вывести из строя в течение тех же самых 15-20 минут, не нанося ядерных ударов, как утверждают оппоненты.
При оценке эффективности МСЯС, как правило, применяется сходная методика. В качестве исходных параметров берутся вероятности нахождения РПКСН в море, в базе или в ремонте, вероятности выживания этих кораблей в результате превентивных мер противника, а также вероятности доведения до ракетоносцев приказа на пуск стратегических ракет.
По оценкам Л.И. Волкова, к моменту возникновения ядерного конфликта на патрулировании в море будет находиться не более 60-80% РПКСН [Волков, 1995]. Далее, Л.И. Волков утверждает, что "вероятность непоражения российских лодок противолодочными силами составляет 0.3-0.5", что существенно меньше, чем можно было бы ожидать из результатов полученных нами выше. Тем не менее, заметим, что даже при более консервативной оценке-если оценить вероятность выживаемости РПКСН в 0.1-0.2-то в море после превентивного удара противником останется хотя бы 1-2 боеспособных ракетоносца.
Учитывая также, что "вероятность доведения приказа... (до подводных лодок-Е.М)... весьма мала сейчас и в ближайшем будущем" (выраженная в цифрах она составляет 0.5, если следовать дальнейшим выводам Л.И. Волкова), автор, тем не менее, оценивает эффективность МСЯС в 10-20%. Продолжая выкладки автора, М.С. Виноградов и Р.А. Зубков [Виноградов, Зубков, 1995], получают, что если в составе МСЯС будет 15-20 ракетоносцев, несущих в общей сложности 1750 боеголовок, то в ответном ударе будет применено от 112 до 272 ядерных зарядов.
Сходные допущения берет за основу В.С. Белоус [Белоус, 1994]. Из 60% РПКСН, находящихся постоянно в море в начальный период войны, согласно этим посылкам, погибает 30-40% кораблей. Учитывая также, что вероятность уничтожения лодок, находящихся в базах, весьма велика, то общие потери уже в начальном периоде, согласно В.С. Белоусу, могут достичь 70-80%. Таким образом, несложно подсчитать, что в ответном ударе будет участвовать 20-30% ракетоносцев, которые способны направить к целям от 140 до 1000 боезарядов.
Обратим также внимание на оценки Л.И. Волковым эффективности РВСН. К сожалению, им не комментируются расчеты эффективности ракет наземного базирования, которая оказывается равной 75-85%. И этот недостаток справедливо замечают его оппоненты [Виноградов, Зубков, 1995]. По их оценкам, выживаемость ракет наземного базирования составит менее 25% в результате ядерных ударов агрессора, а доля РВСН в ответном ядерном ударе-225 ядерных боеголовок, что сравнимо с долей МСЯС, а не на порядок больше, как утверждает Л.И. Волков. Примечателен и тот факт, что М.С. Виноградов и Р.А. Зубков не являются сторонниками МСЯС [Зубков, Виноградов, 1994].
Так или иначе, аргументы оппонентов МСЯС не убеждают в том, что ракеты наземного базирования более эффективны, чем ракеты на подводных лодках. Не появляется и веских доводов в пользу необходимости развертывания до 900 "Тополей". Более того, приводимые сторонниками приоритетного развития РВСН оценки эффективности сами нуждаются в аргументации, поскольку их исходные предпосылки далеко не очевидны. Тем не менее, результаты, полученные оппонентами МСЯС, опровергают расхожее мнение о том, что все российские ракетоносцы находятся под "прицелом" и могут быть уничтожены внезапно.
На наш взгляд, интересный подход для сравнения предлагается В.Н. Поляковым [Поляков, 1995],21 который рассматривает эффективности РВСН и МСЯС как функции вероятностей успешной работы системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН) и принятия решения на ответно-встречный удар. Согласно результатам оценок В.Н. Полякова, РВСН эффективнее МСЯС только в том случае, если произведение вероятностей срабатывания СПРН и отдания приказа на запуск ракет в течение 45 мин после начала ядерной атаки противником будет не менее 0.4. Если учесть то, что значительная часть СПРН бывшего СССР осталась за границей, а также субъективные моменты принятия решения об ответно-встречном ударе, очевидно, что произведение этих вероятностей будет значительно меньше 1. Следовательно, нельзя игнорировать указанные факторы, как это делает, к примеру, Л.И. Волков в своих оценках эффективности РВСН.
Сильным аргументом сторонников приоритетного развития РВСН было то, что это один из самых "дешевых" видов вооруженных сил. Официально утверждалось, что на нужды РВСН затрачивается до 5-6% бюджета Министерства обороны РФ [Байчурин, 1994]. Однако, В.С. Белоус считает, что фактические затраты на РВСН в два раза выше [Белоус, 1994]. Того же мнения придерживается и контр-адмирал А.М. Овчаренко,22 считающий также, что "...расходы на поддержание боеготовности морских СЯС ... минимум в 4 раза меньше, нежели расходуется на МБР (межконтинентальные баллистические ракеты наземного базирования-Е.М.)..." [Овчаренко, 1994]. Учитывая развернутое к настоящему времени количество боезарядов РВСН и МСЯС, (см. Таблица 1), даже самые грубые оценки по критерию стоимости не отдают предпочтения наземным ракетам.
Ситуация изменится после того как будет ратифицирован договор СНВ-2. С ратификацией договора СНВ-2 и последующей ликвидацией многозарядных ракет наземного базирования, стоимость размещения одной боеголовки, развернутой на земле, будет значительно выше, чем в море, с чем соглашаются и оппоненты МСЯС.23
Согласно оценкам главного эксперта Комитета по военно-технической политике МО РФ Б.И. Пустовита затраты на поддержание одного боезаряда в РВСН к 2010 г будут в 3,5 раза выше, чем в МСЯС [Пустовит, 1995]. К сожалению, автор не комментирует какая при этом планируется стратегия развития СЯС России, т.е. сколько предполагается развернуть мобильных и шахтных ракет наземного базирования, построить новых стратегических ракетоносцев.
Остается также неясным, какие средства будут израсходованы на то, чтобы перепрофилировать предприятия промышленности, обеспечивавшие ранее СЯС страны, а теперь - остающиеся без государственного заказа. Практически ничего не говорится о предполагаемых затратах на утилизацию оружия и техники, которые рано или поздно все равно выработают свой ресурс. Очевидно, в будущем придется также реабилитировать территории, на которых сегодня предполагается разместить стратегическое оружие. Людям, живущим по соседству с районами базирования шахтных и мобильных ракет, а также базами стратегических подводных лодок, было бы весьма интересным получить информацию о том, что для этого предполагается сделать и какие средства из бюджета будут выделены. Именно им было бы не менее важным узнать и какова вероятность возникновения аварий в процессе эксплуатации того или иного вида ядерного оружия, и какой потенциальный ущерб эти аварии могут нанести. Может быть, надо больше денег вложить в надежность разработок, развитие инфраструктуры и обойтись меньшим количеством закупаемых стратегических ракет, чем потом на порядок больше потратить на ликвидацию мини-Чернобылей? Может, лучше меньше, да лучше?
Вопрос стоимости все еще остается открытым. На наш взгляд, обнародование наиболее полной информации о затратах, предстоящих при том или ином варианте развития СЯС России, многое расставило бы по своим местам.
1. Способность России поддерживать в соответствии с Договором СНВ-2 уровень в 3000-3500 единиц стратегического оружия вызывает большие сомнения по экономическим соображениям. Тем не менее, ратификация этого соглашения отвечает интересам России, а последствия такого шага не ослабляют ее национальной безопасности. В сложившейся ситуации было бы целесообразным не откладывая определить национальную программу развития СЯС России. По нашему мнению, оптимальная стратегия заключалась бы не в том, чтобы пытаться развернуть максимальное количество вооружений, разрешаемое Договором. Она должна быть направлена на обеспечение неуязвимости СЯС, сохранение ключевых элементов стратегической ядерной триады, а также сопутствующей научной и производственной инфраструктуры. В интересах России было бы заключение дальнейших соглашений по более глубоким сокращениям стратегических ядерных вооружений.
2. Широко распространенное мнение об уязвимости российских МСЯС не соответствует действительному положению дел. Наши оценки дальности обнаружения РПКСН в районах их боевого патрулирования показывают, что организовать непрерывное скрытное слежение за всеми стратегическими подводными лодками в течение длительного периода времени не представляется технически возможным. Более того, даже если бы потенциальный противник обладал такой способностью и попытался уничтожить МСЯС в превентивном ударе, не было бы никаких гарантий, что будут уничтожены все стратегические подводные лодки. Попытка применения даже обычного оружия против российских стратегических подводных лодок может вызвать неадекватную реакцию, вплоть до нанесения неприемлемого ущерба ядерным оружием по территории противника.
3. Для обеспечения одинаковой эффективности МСЯС и РВСН требования к системе боевого управления стратегическими подводными лодками могут быть существенно ниже по сравнению с требованиями к управляемости РВСН. Аргумент о ненадежности связи с подводными лодками, выдвигаемый оппонентами МСЯС нуждается в обосновании. Приводимые нами данные о структуре системы связи и физических принципах ее работы свидетельствуют об обратном.
4. Согласно результатам анализа доступной информации, преимущественное
размещение стратегического арсенала России на подводных ракетных крейсерах
не только в наибольшей степени отвечало бы критерию неуязвимости СЯС, но
было бы целесообразным и по экономическим соображениям. Повышение открытости
Министерства обороны РФ и Правительства в вопросах текущего финансирования
и планируемых расходов на поддержание стратегических сил позволило бы разработать
концепцию развития СЯС, в наибольшей степени отвечающую национальным интересам
России.