Эволюция российских стратегических наступательных вооруженийНиколай Соков
|
Приглашаем посетить СНВ-сайт нашего Центра (хроника событий, печатные и сетевые публикации, тексты официальных документов, ресурсы сети о проблемах сокращения ядерных вооружений) - информация обновляется еженедельно
В конечном счете выбор направлений развития СНВ должен определяться тем, для чего реально может использоваться ядерное оружие. Предложение о продолжении той линии, которая определяется договорами СНВ-2 и СНВ-3, связано не только с балансом экономических и политических выгод, но и с тем, что возможности ядерного оружия объективно ограничены.
Ядерное оружие близко к понятию абсолютного оружия - если и не по последствиям применения (со времени Хиросимы и Нагасаки никто его не применял, так что реальный эффект крупномасштабной и даже ограниченной ядерной войны неизвестен), то, по крайней мере, по установившемуся отношению к нему. Любое применение ядерного оружия рассматривается общественным мнением и политиками как потенциальная катастрофа. Оно сдерживает самим фактом своего существования, почти вне зависимости от количественных и качественных характеристик. По существу, речь идет о минимальном сдерживании - ядерное оружие может выполнить свою сдерживающую функцию при любых обстоятельствах и в любом количестве.
Сдерживание как таковое относится прежде всего к области психологии, а не военного дела: то или иное количество оружия и вооруженных сил воздействуют на расчет вероятности успеха агрессии, соотношения потерь и приобретений. Абсолютный или почти абсолютный характер ядерного оружия связан с тем, что - справедливо или нет - потери от агрессии против ядерного государства заведомо многократно превышают возможные приобретения. Эта прочно укоренившаяся норма и определяет устойчивость ядерного сдерживания.
Масштаб ожидаемых потерь от применения ядерного оружия, который делает ядерную войну нерациональной, получил название неприемлемого ущерба. Масштаб ущерба, который является неприемлемым, не поддается определению в принципе, хотя бы потому, что он зависит от слишком многих факторов. Например, от уровня развития общества: чем выше сложность организации и уровень жизни в том или ином государстве, тем легче нанести ему ущерб, который будет рассматриваться как неприемлемый. Зависит он и от поставленной цели: если речь идет о существовании государства, то население будет готово претерпеть значительные лишения, однако если целью является что-то менее существенное, то соответственно и уровень ущерба, считающегося неприемлемым, снижается (скажем, американцы были психологически более подготовлены к возможности применения ядерного оружия в годы, когда они ожидали вооруженной конфронтации с СССР, но были куда как меньше расположены рисковать во время войны с Ираком в 1991 году).
В этих условиях понятно, почему ядерное оружие в теории способно осуществлять функцию сдерживания практически независимо от его количества и качества. Если есть возможность доставить на территорию агрессора хотя бы несколько ядерных боезарядов - в ответном или ответно-встречном (по предупреждению) ударе, - то задачу сдерживания можно считать выполненной. Примерно такого подхода придерживаются сегодня Китай и, в определенной мере, Франция.
В российско-американском ядерном балансе действуют несколько иные правила игры. Многолетняя конфронтация, а также переговоры об ограничении и сокращении ядерных вооружений, продолжающиеся почти тридцать лет, выработали иной тип мышления, в основе которого лежит многократный запас прочности. Этот запас образуется главным образом за счет внимания к двум факторам. Во-первых, многократно гарантированный уровень неприемлемого ущерба, который мало считается с психологией. Иными словами, для советских военных неважно было, какой уровень ущерба американцы воспринимают как неприемлемый; вместо этого закладывался тот уровень, который наши военные считали абсолютно неприемлемым даже для американцев, то есть составляющий сотни боезарядов. Аналогичный стиль мышления существовал и с американской стороны, причем там этот подход развился, судя по всему, раньше, да вдобавок американские планировщики исключительно высоко оценивали (и переоценивали) готовность советского народа и особенно руководства переносить разрушения, связанные с ядерной войной. Соответственно с обеих сторон речь уже не шла о минимальном сдерживании.
Центральное внимание уделялось способности доставить определенное заранее количество боезарядов на территорию другой стороны. За невозможностью проверить это на практике, контроль за тем, сохраняется ли такая способность, осуществлялся путем построения разнообразных сценариев ядерной войны и многократного проигрывания их на компьютерах. Результаты моделирования давали определенный уровень вероятности доставки заданного количества боезарядов, и именно этот результат служил по крайней мере формальным критерием как для программ разработки и производства вооружений, так и определения приемлемости тех или иных проектов соглашений о сокращении вооружений. Естественно, что реальная картина была достаточно далека от нарисованной выше идеальной: на принятие решений влияли и многие другие факторы, такие как интересы фирм, занятых разработкой и производством оружия (причем не только в США, но и в СССР), ведомственные интересы, более широкие политические цели, личные пристрастия и предубеждения политических деятелей и т. д.
Опора на моделирование баланса и закладывание запаса прочности в его оценку оставляет лишь один путь к повышению стратегической стабильности - за счет перехода к стратегии второго удара, которая снижает риск случайного, непреднамеренного, или несанкционированного ядерного удара. Для этого, как указывалось выше, можно либо увеличивать количество вооружений, либо повышать живучесть за счет качественных характеристик арсенала.
Вряд ли можно ожидать, что Россия или США в обозримой перспективе отойдут от ставших привычными критериев баланса. Свидетельством этому является хотя бы дискуссия в России вокруг договора СНВ-2: она вращается в основном вокруг вопроса, обеспечивают ли его условия нанесение ответного удара в любых условиях. Для США этот подход тем более естественен, что финансовые ресурсы позволяют им не задумываться над изменением подхода. Надо полагать, что и впредь состояние ядерного баланса будет определяться на основе моделей гипотетической ядерной войны.
Следует, однако, указать и на определенные положительные аспекты такого подхода. В определенной мере именно благодаря многократной страховке ядерного баланса Россия смогла проводить экономические и политические реформы. Как минимум, от прямой агрессии, угрожающей существованию государства, она была гарантирована при всех условиях. Вполне вероятно, что в отсутствие надежного потенциала сдерживания объективное снижение общего уровня безопасности, усиленное алармистскими настроениями среди части политического истэблишмента, могло бы привести к переключению значительной части ресурсов на военные расходы. Потребность в высоком уровне концентрации ресурсов (а только при этом условии возможно серьезное наращивание военных расходов) скорее всего вызвала бы возврат к авторитарной политической системе.
Представляется, что этот фактор - взаимовлияние военных факторов безопасности и экономики - следует постоянно держать в поле зрения, иначе в погоне за первым можно упустить второе. В этой связи уместно процитировать министра финансов Вышинского, который в 1888 году (110 лет назад!) писал в докладной на имя императора: "Считаю свои долгом верноподданного выразить перед Вашим Императорским Величеством твердое, ясное и глубокое убеждение в том, что благосостояние народа, даже при некотором несовершенстве военного устройства, принесет в период вооруженного столкновения более пользы, нежели самая полная боевая готовность армии при пошатнувшемся экономическом положении народа".41 В этой цитате интересны два аспекта. Во-первых, указание на приоритетность экономического положения по отношению к военным инструментам безопасности. Во-вторых, то, что еще более ста лет назад министру финансов приходилось доказывать, что этот подход является патриотическим.
Все же использование моделей ядерной войны при оценке и планировании баланса имеет и существенные негативные последствия, которые, видимо, наиболее сильно сказываются на России в связи с объективным увеличением роли ядерного оружия в обеспечении ее безопасности. Использование разнообразных, порой достаточно сложных сценариев ядерной войны создает ситуацию, при которой ядерное оружие кажется применимым для решения широкого круга задач. В частности, для предотвращения ограниченных по территории и целям конфликтов на периферии России и СНГ.
Некоторые считают, что угроза применения ядерного оружия (наиболее вероятно - тактического) способна предотвратить подобные конфликты или содействовать их завершению на приемлемых для России условиях. В реальности представляется маловероятным, чтобы ядерное оружие, которое, стоит повторить, воспринимается как абсолютное, способно достигать столь ограниченных целей.
Автору уже приходилось писать на эту тему.42 Для целей настоящей работы достаточно указать, что ядерное оружие, даже тактическое, малоприменимо (если вообще применимо) в ситуациях, связанных с силовым или несиловым давлением (в отличие от агрессии), а также в конфликтах, где ставки невелики. Ядерное оружие не поможет восстановить кредиты, в которых отказано; не поможет оно и предотвратить вытеснение России с мировых рынков оружия (например, избежать ситуации, сложившейся в Южной Корее, когда противодействие закупкам российских систем С-300 осуществлялось лично министром обороны США), не создаст оно и более благоприятного режима для экспорта в страны Европейского Союза. Ядерное оружие не в состоянии гарантировать, что нефте- и газопроводы из Закавказья и Средней Азии пройдут по желательным для России маршрутам. А ведь именно эти и подобные им вопросы являются сегодня ключевыми для российской внешней политики и экономического развития.
В той же мере ядерное оружие неприменимо и в большинстве вопросов военно-политических отношений России с окружающими странами. Например, угроза его применения неспособна предотвратить вступление прибалтийских стран в НАТО или развертывание натовской инфраструктуры на территории новых членов блока. Не поможет оно и стабилизировать обстановку на южных границах Содружества.
Все это задачи, которые должны решаться экономическими и политическими средствами. Ущерб, который может нанести при помощи ядерного оружия, так же как и ущерб, который будет нанесен в ответном ударе, просто несоизмеримы ни с реальным масштабом угрозы, ни со ставками международной игры. Поэтому даже угроза применения ядерного оружия не будет принята всерьез и не повлияет на политику других стран: для всех будет очевидно, что оно не будет применено, поэтому психологический механизм сдерживания не сработает. При этом безразлично, будет планироваться использование тактического ядерного оружия непосредственно в районе конфликта или ограниченный (даже одиночный) ядерный удар за его пределами.
Из приведенных выше рассуждений следует, что практически неограниченная мощь ядерного оружия и связанные с ним глубоко укоренившиеся нормы восприятия, которые делают его столь эффективным в деле сдерживания крупномасштабной агрессии, определяют неприменимость ядерного оружия для более ограниченных целей, когда речь не идет о выживании государства, а пусть даже о жизненно важных, но все же менее угрожающих ситуациях. Здесь заключено весьма серьезное внутреннее противоречие, имманентно связанное с самой природой этого оружия. Его высокая эффективность в одной категории ситуаций (ясно, что при предотвращения крупномасштабной агрессии оно намного эффективнее даже самых мощных обычных вооруженных сил) делает его практически неприменимым в других категориях ситуаций.
Более того, попытка угрожать ядерным оружием в реальных условиях международного кризиса способна иметь только негативные последствия. Здесь возможны два варианта. Либо Россия загонит себя в такое положение, когда его все же придется применить, чтобы ее угрозы в будущем не потеряли убедительности (а нереализованная угроза практически всегда приводит к такому положению, и в следующий раз уже вполне реальное намерение применить оружие просто не будет воспринято всерьез). Либо России придется признать поражение и отступить, не применив оружия.
Отсюда вытекает следующее: наличие ядерного оружия не может заменить других инструментов политики, в частности, эффективных обычных вооруженных сил. Программы создания неядерных КРВБ и их носителей (не только ТБ, но и средних бомбардировщиков) показывают, что внимание этой стороне дела уделяется. А при том, что норма против применения ядерного оружия, как и вооруженной силы вообще, со временем только укрепляется, возрастает и роль невоенных инструментов влияния, том числе через политические и экономические рычаги, а особенно через международные режимы и организации. В качестве примера можно привести отношения России с НАТО: глубокая интеграция России в натовские механизмы выработки решений в конечном счете окажется намного более эффективной, чем попытки повлиять на НАТО извне путем давления.
Следует в заключение еще раз подчеркнуть, что использование разнообразных вариантов применения ядерного оружия для целей моделирования ядерного баланса далеко не означает, что все эти варианты применимы на практике. Здесь, видимо, происходит психологически объяснимое, но все же ошибочное смешение разных жанров. Соответственно возникает вопрос: а нужно ли вообще использовать подобного рода компьютерное моделирование, если оно чревато переоценкой возможностей ядерного оружия?
Видимо, придерживаться традиционных методов оценки баланса все же можно, по крайней мере в обозримом будущем, поскольку именно многократно проверенная на моделях стабильность баланса обеспечивает устойчивость политических отношений. Причем речь идет даже не столько непосредственно об отношениях между Россией и США или Россией и Западом в целом, сколько о внутриполитической динамике, о восприятии устойчивости отношений политическими элитами России и других стран. Если российский истэблишмент уверен в том, что в любой мыслимой ситуации Россия сможет нанести ответный удар, то соответственно повышается ощущение устойчивости и безопасности, по крайней мере от определенной категории угроз безопасности.
В свете вышеизложенного ясно, почему автор выше уделил столь много внимания вопросу живучести российского стратегического арсенала. Речь идет, конечно, не о приобретении способности к использованию ядерного оружия для решения широкого круга задач - это было бы просто нереальным вне зависимости от конкретных характеристик арсенала, а о гарантированной устойчивости стратегического баланса между пятью ядерными государствами по отношению к любым мыслимым вариантам первого ядерного удара против России. Если российские ядерные вооружения обладают способностью ко второму удару, то они по определению способны к применению ядерного оружия первыми в ответ на широкомасштабное нападение с помощью обычных вооруженных сил. То есть при всех условиях сохраняется способность к применению ядерного оружия в тех ситуациях, которые предусмотрены действующей на момент написания статьи военной доктриной 1993 года.
К концу 90-х годов в России сложилась достаточно парадоксальная ситуация. В условиях продолжающегося финансовый кризиса она стоит перед выбором двух вариантов развития СНВ. Один состоит в том, чтобы продолжить линию, предопределенную договором СНВ-2, и прорываться к новому договору (СНВ-3). При этом абсолютный размер стратегического арсенала сократится до примерно 2.000 боезарядов, в том числе наземная составляющая - до менее половины общего количества (видимо, порядка 30-40%) и состоять только из моноблочных МБР. Второй путь исходит из того, что Россия должна отказаться от договора СНВ-2 и вернуться к традиционной опоре на наземный компонент, состоящий из МБР с РГЧ ИН; это может быть сделано как за счет создания нового типа МБР, так и, вероятно, за счет оснащения дополнительным числом боезарядов моноблочной МБР Тополь-М.
Настоящим автор приходит к выводу о том, что предпочтительным для России является первый вариант. Он представляет собой, по существу, завершение скачка через несколько этапов развития СНВ, которые планировались еще в советское время, в то время как второй представляет собой возвращение к одному из промежуточных этапов, и Россия в конечном счете все равно должна будет вернуться к вопросу о ликвидации МБР с РГЧ ИН.
Более важен тот факт, что первый вариант в конечном счете даст России выигрыш по качеству, прежде всего в плане живучести наземной группировки СНВ. При том, что состав остальных компонентов триады и их живучесть останутся более или менее одинаковыми, улучшение характеристик всего арсенала в целом может быть достигнуто именно за счет МБР.
Выбор между двумя направлениями должен определяться задачами, которые могут быть поставлены перед российским ядерным арсеналом. Как показано выше, эти задачи достаточно ограниченны: прежде всего предотвращение крупномасштабного нападения на Россию; иные задачи ставить перед ядерным оружием или трудно, или невозможно. Строго говоря, в этих условиях Россия могла бы придерживаться и доктрины минимального сдерживания, но более строгий подход к расчету баланса, гарантированная способность к нанесению второго удара при любых реально возможных сценариях развития событий имеет свои преимущества. Главное из них состоит в политической и психологической стабильности отношений. Когда и политическое руководство, и политическая элита, и эксперты уверены в способности страны выдержать первый и нанести второй удар, исчезают или по крайней мере ослабляются многие соблазны. В частности, исчезает стимул к наращиванию вооружений - поскольку потенциал уже достаточно живуч, а договорные ограничения предотвращают наращивание оружия другой стороны. Ослабевают и стимулы для перехода к стратегии ответно-встречного удара (по предупреждению).
При этом международное положение России в достаточной мере стабильно и позволяет вплотную заняться модернизацией вооружений, рассчитанной на дальнюю перспективу. Это, конечно, не означает, что нет и не предвидится никаких вызовов безопасности: напротив, ситуация довольно нестабильна и трудно предсказуема. Но поддающиеся прогнозированию вызовы не входят в круг тех, для сдерживания которых может применяться ядерное оружие. Соответственно и планировать модернизацию исходя из них не следовало бы.
Несмотря на хорошо известные трудности, положение российских СНВ далеко не безнадежно. Более того, в долгосрочной перспективе оно представляется вполне выигрышным, если удастся обеспечить финансирование хотя бы на минимальном уровне, который предусматривается в последние годы бюджетами. Доминирующая сегодня негативная оценка положения дел отражает текущее положение, но отнюдь не перспективу
Николай Соков - научный сотрудник Монтерейского института международных отношений. Специалист в области ядерной стратегии и переговорных процессов. Родился в 1958 г. В 1981 году окончил исторический факультет МГУ. Работал в ИСКАН, ИМЭМО. Кандидат исторических наук. С 1987 по 1992 годы - в МИД СССР/России, принимал участие в переговорах по СНВ-1. С 1992 по 1996 годы преподавал в Мичиганском университете, где получил степень доктора. С 1996 года - в Центре по изучению проблем нераспространения Монтерейского института международных исследований. Член Экспертно-консультативного совета ПИР-Центра. Автор многочисленных работ по проблемам сокращения ядерных вооружеий, опубликованных в Nonproliferation Review, Disarmament Diplomacy, Ядерном Контроле. Автор работы Russia's Approach To Deep Reductions of Nuclear Weapons: Opportunities and Problems (Stimson Center, 1996, 1997)
1) Гарантийный срок Тополя составляет 10-15 лет. См.: Литовкин В. Россия создала новую стратегическую ракету Тополь-М. Известия, 20 января 1995. См. также: Сокращение ядерного оружия: процесс и проблемы (под ред. Дьякова Анатолия). М., 1997. Цифра подтверждена председателем думского комитета по обороне Львом Рохлиным, по словам которого жизненный цикл даже самых новых Тополей истекает к 2008 году. См.: Рабочая Трибуна, 4 июня 1997
2) Крылов С. Главное оружие страны. Авиация и космонавтика - Техника и Оружие, № 22, 1996, (совместный выпуск)
3) Независимая Газета, 12 февраля 1998
4) Об истории испытаний Тополя-М см. Сафранчук Иван. Topol-M Development Status and Flight Testing, содержащуюся в базе данных Центра по проблемам нераспространения Монтерейского института международных исследований
5) Протокол об уведомлениях, пункт 1 раздела III, пункт 4 раздела VII
6) В мемуарах одного из видных советских конструкторов Бориса Чертока подробно описана тенденция осуществлять пуски несчетно, просто для прояснения причин сбоя. Это не вина конструкторов: от них требовали быстрых результатов независимо от расходов. Анализ его мемуаров показывает, что число пусков можно было бы сократить едва ли не втрое при условии более тщательной отработки каждого. Интервью с представителями КБ показывают, что описанные Чертоком методы работы сохранялись как минимум до середины 80-х годов
7) Литовкин В. Россия создала новую стратегическую ракету Тополь-М. Известия, 20 января 1995
8) Независимая Газета, 6 февраля 1998, 12 февраля 1998
9) Независимая Газета, 12 февраля 1998
10) Крылов С. Главное оружие страны. Авиация и космонавтика, Техника и оружие, № 22, 1996, совместный выпуск. В том, что Тополь-М несет большое количество средств прорыва ПРО, нет ничего удивительного, конечно: его забрасываемый вес, подсчитанный в соответствии с правилами Договора СНВ-1, составляет 1,2 тонны; для сравнения, забрасываемый вес Минитмена-3, оснащенного тремя боеголовками, составляет, при подсчете по тем же правилам, 1,15 тонн
11) Aviation Week and Space Technology, 19 January 1998, p.30
12) Правда, 30 декабря 1992, 31 декабря 1992. Аналогичная информация была опубликована позднее в Российской Газете, 1 апреля 1994, 28 марта 1995, в Красной Звезде, 15 апреля 1995
13) См.: Меморандум о договоренности к Договору СНВ-1, обновление 1 июля 1997
14) Независимая Газета, 20 февраля 1998
15) Информация о Курьере и некоторые данные о нем приведены в интервью Соломонова Л. См. Независимая Газета, 6 февраля 1998
16) См. интервью Яковлева В.: Независимая Газета, 12 февраля 1998
17) Суриков Антон. СНВ-2: противоречия остаются. Ядерный Контроль, №18-19б, 1996
18) Суриков Антон. Договор СНВ-2 и перспективы стратегических ядерных сил России, Ядерное Распространение, ноябрь 1997, с.38
19) Ратификация Договора СНВ-2: решения, проблемы, перспективы. М., Фонд Духовное Наследие - РАУ-Корпорация, 1996, с.40
20) См. Независимое Военное Обозрение, 30 января 1998
21) См. Дворкин В., Калядин А., Пикаев А. Военно-стратегические и международно-политические аспекты дальнейшего сокращения арсеналов СНВ. Зуев Ю., Кузнецов Г., Цветков В. Сокращение и ограничение стратегических наступательных вооружений в книге Ядерные вооружения и безопасность России под ред. Арбатова А., М., ИМЭМО, 1997, с.25, 107
22) См., например, издание разведки ВМС США Worldwide Submarine Challenges, Office of Naval Intelligence, 1997. Следует, впрочем, отметить, что американские военные авторы проявляют определенную осторожность и избегают напрямую связывать Борей с проектом 885 (он же Северодвинск), строительство первой лодки которого началось летом 1986 г. См. Steven Zaloga. The Thunder Inside Russia's Typhoons. Jane's Intelligence Review, December 1996, p. 536. Данная версия, впрочем. представляется сомнительной, поскольку проект 885 является ударной подводной лодкой, а не ракетным крейсером
23) Zaloga Stephen. The Thunder Inside Russia's Typhoons. Jane's Intelligence Review, December 1996, p.536
24) Зуев Ю., Кузнецов Г., Цветков В. Указ. соч., с. 14.; Мясников Е., Будущее морских стратегических сил России, Море, N 3, 1996 г.; Широкорад А. Ракеты над морем. Техника и Оружие, № 2, 1996, с.10
25) Макеев Борис. Морские ракеты, в кн.: Ракетная мощь России: прошлое и настоящее (под ред. Пикаева Алексея). М., Комитет по критическим технологиям и нераспространению совместно с Монтерейским институтом международных исследований, 1996, с.53. Зуев Ю., Кузнецов Г., Цветков В. Указ. соч., с.14
26) Зуев Ю., Кузнецов Г., Цветков В. Указ. соч., с.25
27) Столь малое число труб является одной из загадок новой серии: проект 941 имеет 20 труб, в то время как проект 667 БДРМ - 16. Было бы логично предположить, что серия БДРМ будет и в будущем нести по 12 ракет, однако этого не произошло. Неясно, связано ли такое решение с тенденцией к снижению концентрации боеголовок на одной платформе или с техническими трудностями.
28) См. РИА-Новости, 20 ноября 1997, два сообщения
29) Ядерный Контроль, № 34-35, 1997, с.5, 6
30) Интерфакс, 28 октября 1997
31) См., например, Дворкин, Калядин А, Пикаев А. Указ. соч., с. 107-112
33) РИА-Новости, 22 августа 1997
34) Зуев Ю., Кузнецов Г., Цветков В. Указ. соч., с. 14. Интересно, что глава, написанная Дворкиным, Калядиным А. и Пикаевым А. в том же томе исходит из предположения о том, что производство тяжелых бомбардировщиков не будет возобновлено.
35) Информация по КРВБ взята из справочника Jane's, электронная версия, обновление за сентябрь 1997
36) Зуев Ю., Кузнецов Г., Цветков В. Указ. соч., с.26. Макеев Б. Указ. соч., с. 57
37) См., например, указанную выше статью Сурикова Антона. СНВ-2: противоречия остаются. Ядерный Контроль, № 18-19, 1996
38) Заключенный в 1922 году в Вашингтоне пятисторонний договор установил соотношение линейного флота США, Англии, Японии, Франции и Италии в пропорции 5:5:3:1, 75:1,75
39) Показателем того, какой ущерб сегодня рассматривается как неприемлемый, является растущее беспокойство США относительно международного терроризма: даже вероятность потери одного небольшого города вызывает серьезную озабоченность. Совершенно не случайно то, что только сейчас, после окончания холодной войны, США начали программу гражданской обороны, очень похожую на ту, что существовала в СССР. При этом во главу угла ставится именно предотвращение или ограничение последствий террористического акта.
40) Своего рода примером является американский опыт, а именно поправка Джексона в ОСВ-1 в 1972 году. как известно, ОСВ-1 не охватывал воздушного компонента триады, поскольку стороны тогда не смогли договориться о том, какие авиационные средства должны засчитываться, а какие нет. соответственно соглашение охватило лишь баллистические ракеты и, поскольку США имели преимущество в оставшихся за рамками договоренности тяжелых бомбардировщиках, СССР получил преимущество в баллистических ракетах, которое и было отражено в тексте соглашения. Хотя сенат ратифицировал его. одновременно была принята поправка Джексона, которая требовала, чтобы на будущих переговорах было обеспечено количественное равенство сторон. Поправка не была связана с существом дела, а отражала чисто внутриполитические тенденции и особенности восприятия ситуации. вообще парламенты обычно более склонны к жесткой линии в отношении разоружения просто потому, что интересы законодателей сосредоточены внутри страны и зависят часто от чрезвычайно упрощенного понимания существа дела. которое характерно для общественности.
41) Цит. по: Милюков П.Н. Вооруженный мир и ограничение вооружений. СПБ: Тип. Вольфа, 1911, с.45-46
42) См. Ядерный Контроль, № 2, 1997